Королевы Иннис Лира  - Тесса Греттон

– Что-нибудь нужно? Воды, вина? Должен ли я помочь раздеться?

Голос его был мягок, даже мягче его лесных глаз или нежного рта.

– Верхнее платье, – прошептала она и коснулась мест, которые были зашнурованы у нее под руками. Риган подняла руки, и он быстро стал работать с шелковыми завязками. Вместе они подняли одежду над головой, и затем Бан осторожно положил ее на спинку стула. Принцесса плотно закрыла глаза, и ее настигла вспышка памяти… сложенный красный плащ Коннли, ждущий ее в темноте.

– Пожалуйста, вытащи булавки, – попросила она.

Он повиновался, аккуратно скользнув пальцами в ее вьющиеся волосы, чтобы найти простые роговые булавки. Сняв их достаточное количество, чтобы три толстые косы упали на ее шею и плечи, он положил собранные булавки рядом с грудой осколков на стол. Затем Бан заглянул ей в глаза; Риган кивнула, и он лег в постель.

Забравшись внутрь, Риган положила голову ему на плечо, а руку – на грудь, в область его сердца. Бан уставился на затененный потолок, и они оба стали слушать ветер, пронзавший крепостные стены. Он был ниже ее мужа, и она не совсем подходила ему.

Что бы об этом подумал Коннли? Дуэль, болиголов, звезды и ветер, любовь и смерть и… все? Ее рука снова сжалась в кулак, пальцы побелели. Риган не хотела наблюдать еще один поединок. Это всколыхнуло бы воспоминания о ее любви: линия его плеча, блеск его зубов, страсть, меняющая цвет его сине-зеленых глаз. У Риган перехватило дыхание, она задыхалась и была близка к истерике.

– Риган? – прошептал Бан.

– Я желаю, чтобы здесь был Коннли, – прошептала она в темноте. Бан обнял ее, коснулся ее волос, она дрожала.

– Все было бы по-другому, если бы он был, – сказал Лис.

– Только не корона болиголова.

– Нет, – согласился он.

– Моя сестра не стала бы лгать о нашей матери.

– Элия никогда бы не стала.

– Но я… Я… это должно тебя утешить, Лис. Утром бой.

– Нет необходимости.

– Разве это ложь?

– Нет.

– Ты не нервничаешь? Будешь спать?

– Не буду спать, но я… не нервничаю еще. Это придет. И, Риган, я рад, что ты здесь. – Бан тяжело вздохнул. – Никто не должен быть один в ночь перед битвой. Однажды я прятался в своей землянке, ожидая отправки сигнала. Я знал, что вскоре начнутся бои, но не знал час, я знал, что буду злиться и убивать, я знал… но в моей норе не было места для меча или щита, так что я должен был взять его в бою у врага. Это были худшие времена. И мало кто знает о грядущем. Так что так лучше, что я знаю, кто я, с кем сталкиваюсь, знаю, когда и почему.

– Знаем ли мы почему? – прошептала Риган. – Некоторые моменты в последнее время я не помню.

– Ради любви, – ответил он. И это была ложь.

«Ради любви», – прошептала ведьма на языке деревьев.

Гэла Лир стояла возле двери, за которой ночевала Брона. До рассвета оставалось всего несколько часов, а ей еще только предстояло положить голову на подушку.

Замок Эрригал был лабиринтом новых и старых комнат, и сегодня вечером Гэла бродила по всем коридорам и валам, от самого глубокого погреба до самой высокой башенной платформы, избегая этой конфронтации, надеясь избавиться от ярости и расстройства. Но ничто не могло заглушить это. Она родилась в ярости и бешенстве. Это была ее кровь.

Задалась ли Далат вопросом почему? Заботилась или не заботилась? Любила ли Гэлу за свирепость или боялась ее?

Ее мать покончила с собой, полагая, что Гэла будет достаточно сильна без нее? Почему не было последнего сообщения или слова, которое она сказала, чтобы Гэла помнила остальную часть своей одинокой, звездами проклятой жизни?

Так много вопросов, самый главный из которых гудел и пульсировал в ней: почему, почему, почему?

Гэла постучала в дверь ведьмы.

– Брона, – потребовала она тихо и настойчиво.

Через мгновение послышалось шарканье, и дверь распахнулась. Брона была одета в свободный халат, но выглядела не сонной и с ясными глазами.

Гэла отпихнула ее и вошла.

– Почему она ничего не сказала мне? Почему она доверяла тебе, а не мне? Мне было шестнадцать!

– Гэла, – произнесла ведьма, но Гэла уже пронеслась мимо нее к тускло светящемуся очагу. Поверх тяжелой черной ткани были разложены все двадцать семь священных карт и россыпь костей и полированных камней.

– Скажи мне, – настаивала Гэла.

– Гэла, – отрезала Брона.

Непривычная к такому тону старшая дочь Лира свирепо посмотрела на нее, но вдруг увидела источник расстройства Броны.

Кайо изо всех сил пытался встать с кровати, голый, с повязкой на глазу. Он застонал, и Гэла почувствовала трепет гнева и вины. Она сжала зубы.

– Уйди, дядя, прежде чем я вспомню свои воззвания о твоем изгнании.

Брона подошла к нему, схватила рубашку и помогла надеть ее. За это время Гэла утихомирила свою горячую кровь. Кайо зашевелился и оперся на трость, которую Брона протянула ему, когда были надеты его сапоги.

– Будь осторожен, – пробормотала Брона.

– Постарайся отдохнуть, милая, – отозвался Кайо. Он осторожно двинулся к двери, но остановился перед Гэлой. – Первая дочь единственной дочери моей матери, твое будущее покоится на смерти сына Броны, так что не обращайся с ней плохо сегодня.

Гэла забыла об этом. Она моргнула и нахмурилась.

– А ты знал? О Далат?

– Я рассказала ему через год после ее смерти, – промолвила Брона, подталкивая Кайо плечом и оказываясь на линии огня Гэлы.

Кайо медленно ушел, ощупывая тростью путь в темном зале.

Оставшись наедине с ведьмой Белого леса, Гэла вдруг почувствовала беспокойство.

– Давай, садись. – Брона опустилась на корточки у очага, сложила все карты в стопку и медленно начала их перетасовывать.

– Нет, хочу почитать.

– Я знаю. Я задаю вопросы о своем сыне.

– Это не моя вина.

Брона взглянула на Гэлу из-под ресниц, а затем перевела взгляд на карты у нее на коленях.

– Не твоя. – Гэла плюхнулась на ковер у камина и скрестила ноги. Она наклонилась вперед, вглядываясь через мягкий оранжевый свет в Брону. – Бан Лис пришел к этому сам.

– Как и ты. Как ты думаешь, эти вещи разъединены?

– Я думаю, моя мать приложила руку к тому, чтобы сделать меня такой, какой я не знала себя до сегодняшнего вечера.

Ведьма кивнула и перевернула три карты: две из масти деревьев и одна – птиц. Гэла не могла их опознать.

– Ну? – спросила Гэла, когда Брона перевернула еще три карты, затем еще три, но молчала.